От редакции. В ознаменование 60-летия Манифеста Комитета Освобождения Народов России мы публикуем избранные фрагменты доклада, сделанного на собрании Франкфуртской группы НТС в 1985 г. (полный текст был опубликован в "Посеве" №№ 4,5 за 1985 г.). Автор - выпускник биологического факультета МГУ, аспирант АН СССР. В августе 1941 г., будучи старшим лейтенантом Красной армии, попал в немецкий плен. Член НТС с 1942 г., председатель Союза в 1972-1984 гг. Один из основных авторов "Пражского Манифеста", подписавший его псевдонимом "А. Зайцев".
По двум поводам следует сегодня обратиться к теме антикоммунистического Освободительного движения нашего народа в годы минувшей войны и об участия членов НТС в нём: во-первых, исторически немаловажна годовщина со дня опубликования в ноябре 1944 г. "Пражского манифеста" Комитетом Освобождения Народов России (КОНР), возглавлявшимся генералом А.А.Власовым. Это был кульминационный пункт в развитии российского антикоммунистического Освободительного движения и ходе II мировой войны, к которому мы, НТС, имели отношение; во-вторых, для нового поколения людей, за редкими исключениями, характерны не только ограниченные знания подлинных исторических фактов (результат советского метода подачи информации), но и утрата исторического мышления - способности уяснять события в свете тогдашних условий, а не только анахронически, с позиций последующего опыта. В психологии, как и в физике, природа не терпит пустоты, и изъяны в умах и душах заполняются казённой пропагандой. Отсюда исторические смещения и смешения. Говорят: "Как можно было взаимодействовать с. противником, когда народ грудью стал на защиту Родины?",.. Тут смешиваются две фазы, а, но существу, две разных войны: первая - идеологическая, политическая, вторая - патриотическая, отечественная; причём в сознании конечная начисто вытесняет начальную.
Другой пример: советская пропаганда твердит о том, что СССР вынес на себе всю тяжесть войны, а западные союзники тянули со "вторым фронтом". Но ведь II мировая война началась в 1939 г., когда Гитлер, поделив Польшу со Сталиным, кинулся громить Норвегию, Голландию, Бельгию, Францию, готовя высадку в Англии, -при моральной, политической и экономической поддержке СССР, Почти два года был лишь один фронт - западный, а на востоке царила "дружба, спаянная кровью". Молотов обвинял по всём "буржуазные" государства; западные коммунисты вели подрывную работу против правительств своих стран. И ныне забивают, что первыми коллаборантами гитлеризма были советское, правительство и зарубежные коммунисты. Советская пропаганда издаёт многотомные сочинения о германо-советской войне. Но там скрыто главное: подлинная причина крушения советской обороны в первой стадии войны та, что парод не хотел защищать коммунистический режим.
Тридцатые годы и, особенно, предвоенные 1936-1938, - это фаза завершения строительства террористической диктатуры коммунистической власти. Теперь об этом много написано и немало рассказывают, но с течением времени всё воспринимается либо как личное, семейное, либо и массовом обобщении, постепенно становясь абстрактной статистикой. Террор был массовым и тотальным, охватывал всё население снизу доверху, включая аппарат режима, и для нас это было повседневной реальностью.
Миллионы крестьян были ограблены, увезены в Сибирь - либо на каторгу, либо на гибель в дебрях тайги. Социализм о деревне строили путём коллективизации, которая установила государственное крепостничество с умопомрачительной нормой эксплуатации: Хрущёв вспомнил, как при Сталине "покупали" картофель у колхозников но копейке за 1 килограмм, получая прибыль в тысячах процентов.
Основным "культурно-историческим памятником" был "чёрный "ворон", в котором но ночам возили арестованных. Люди исчезали бесследно. О них нельзя было спрашивать, вспоминать, их надо было забыть навсегда. Такова была тогда наша ежедневная и еженощная реальность. В застенках коммунистической охранки практиковались самые жестокие пытки, и люди мечтали о смерти как о конце страданий, Ни о какой казни "на миру" и думать было нечего, недаром Дзержинский говорил: "мы не допустим героев-мучеников"...
И при всём при этом нельзя было не только протестовать, но даже молчать, в этом поголовном рабстве каждый обязан был демонстрировать раболепие - аплодировать и визжать ура "великому вождю и учителю", который "вывел пас на верный путь"; когда "жить стала лучше, жить стало веселей", "расцветала страна, и вокруг весна"...
Огромный заряд ненависти и гнева наполнял души двухсотмиллионного народа, по это были миллионы индивидов, в лучшем случае мелких групп, которые не находили путей к разрушению отработанной адской машины всеобщего угнетения и истребления. Выступления одиночек ни к чему не вели. Заговоры раскрывались - не то действительные, не то самой властью сфабрикованные.
Но люди не могли не думать, что же делать, как избавиться от цепей укоренившегося режима? Как-то в беседе трёх друзей-студентов перебрали всё и пришли к двум выводам: в личном плане надо стремиться к достижениям в науке, искусстве, спорте, чтобы попасть за границу и там остаться, а в общем - надо ждать войны, которую сама власть считает неизбежной.
Наиболее вероятным противником, вслед за официальной пропагандой, до 1939 г. считали Гитлера. Интеллигенцию это смущало. Народ -нет: пропаганде не верили, а, узнав, что Гитлер австрийским крестьянам разрешил держать не больше пяти коров, ухмылялись: нам бы по пять коров!
Итак, в отношении Германии у интеллигенции (будущие командиры) существовали сомнения, а больше неприятие; в народной массе (будущие красноармейцы) этого не наблюдалось.
В первой стадии войны (1939-1941) победы тоталитарного блока интеллигенцию сильно расстроили, но политико-психологическая ориентировка стала яснее: блок противостоит демократиям, и в случае нашего участия в боях надо переходить на их сторону. Во второй стадии возникало трагическое раздвоение: быть оборонцем значило не только защищать режим, но и содействовать его укреплению, распространению на другие страны и на весь мир, как учила коммунистическая политграмота; быть пораженцем претило душе как нечто позорное, к тому же это значило рисковать судьбами страны и народа перед чужеземной силой. Коллаборация демократий со Сталиным ещё больше осложнила положение. У народной массы дело обстояло просто: "против кого?" - "против своих угнетателей!", а с кем - это было второстепенным, да и не верилось казённой пропаганде. Защищать колхозы, лагеря? Сталина, Берию, местное "начальство"? Со злорадством наблюдали бегство "своры псов и палачей", вчера ещё всесильных и безжалостных.
На фронте воочию обнаружилось нежелание армейской массы сражаться "За Родину, за Сталина!". Бойцы дрались неохотно, команды выполнялись вяло, при первой возможности люди разбредались. Заградительные отряды ловили и расстреливали одиночек, а от вооружённых групп сами бежали. На инструктаже начальство предупреждало, что диверсанты, переодетые в красноармейскую форму, стреляли в спину командирам, но командиры хорошо ЗНАЛИ, что это вовсе не немцы. Немецким нашествием было трудно запугать бойцов, мобилизованных колхозников; у них было свое суждение: "хуже не будет!", потому что "хуже быть не может". Были, конечно, примеры фанатического героизма, но и у ложных кумиров есть поклонники, и не всякое жертвоприношение свидетельствует об истинности божества.
Мы стояли перед выбором. А что такое настоящий выбор? Каково выбирать между решениями, полными риска в исторической перспективе? Ошибаются люди, коллективы, целые народы.
Непосредственные наблюдения под Смоленском, под Москвой, под Ленинградом, в Прибалтике подтверждали одно и то же: народ жаждет устранения существующего режима любой ценой. В Прибалтике добавочно горела ненависть к нам, как к оккупантам. При окружениях немцами наших разрозненных групп в критический момент достаточно было одному обратиться с вопросом "Что, ребята, будем умирать за колхозы?", как все бросали оружие и уходили в плен.
В плену летом 1941 г. люди сначала были настроены оптимистично и давали сталинскому режиму "полгода" (так же считали тогда и советские генералы, с которыми мне потам довелось беседовать). Да и в Москве в октябре в мусор выкидывали портреты Сталина безбоязненно: люди были уверены, что власти бегут безвозвратно. В плену, как и в оккупированных областях, ждали "русского правительства" и "русской армии", надо было лишь переждать понятные технические задержки (покорение России немцами было очевидным абсурдом). В то же время, по немецким данным, от 800 тысяч до миллиона красноармейцев просто пошли добровольцами в немецкую армию (не всегда даже в виде особых подразделений); немецкая армия воспринималась ими как освободительная. Тем временем в лагерях военнопленных люди массами стали вымирать от голода. По данным немецкой военной статистики, общее число советских военнопленных за время войны составило 5,24 миллиона человек, из них 3,8 миллиона "в первые месяцы, то есть в 1941 г., а погибло в плену 2,1 миллиона (тоже главным образом зимой 1941-1942 гг.). Правда, даже самые критические исследователи признают технические и экономические трудности в прокормлении такого количества людей при создавшихся условиях, но главное было не в этом, а в общей политике. Гитлера. Многие из военного командования у немцев всячески старались добиться нормального человеческого отношения к пленным и даже формирования из них антикоммунистических вооруженных сил. Гитлер держался категорических решений: физическое истребление "славян", изгнание их за Урал, закрепощение в качестве рабочей силы для немецких имений на "восточноевропейской территории".
Постепенно людям в плену и в оккупированных областях становилось ясным, что у нашего народа два врага. От обоих надо избавиться. Но от кого сначала? Одни считали, что сперва надо прогнать внешнего врага, а потом обратиться против внутреннего. Другие ставили целью уничтожение большевистской диктатуры, даже во взаимодействии с немцами, чтобы затем, если не будет независимости, добиваться её силой, хотя бы путём партизанской борьбы (считали, что западные державы вынуждены будут её поддерживать); это мне казалось более реальным, поскольку я не верил в конечную победу Германии и возможность овладения ею нашей страной У обоих течений были эволюционные вариации Первые допускали, что после спасения от внешнего врага большевики пойдут на реформы (чему способствовали слухи о намеченном роспуске колхозов, а также поблажки церковной иерархии, введение традиционной военной формы и погон). Вторые вначале исходили из того, что у немцев добрые намерения, потом полагали, что после неудач немцы пересмотрят свои политические цели, наконец, были уверены, что перед лицом собственной гибели немцы вынуждены будут отдать всё в руки российского освободительного движения. Увы, наш век опроверг ряд привычных истин: полоумный фанатик у власти способен погубить свой народ и самого себя.
Летом 1942 г. появилось сообщение, что на Волховском фронте взят и плен генерал Власов. В немецких оппозиционных военных кругах давно уже шли поиски выдающейся личности, которая могла бы возглавить российское антибольшевистское движение. Генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов в 1941 г. защитник Киева и затем Москвы, привлёк внимание немецкой военной оппозиции как соответствующий требованиям дела человек. Власова удалось убедить возглавить "для начала" пропагандистскую акцию, которая вырастет в силу, способную изменить ход событий и придать войне политический характер, чего так боялся Сталин.
Интерес к Власовской акции и к Русской освободительной армии был массовым - как у населения оккупированной территории, так и у добровольческих формировании. Военные неудачи немцев усиливали надежду на поворот и сторону политического характера войны, и немецкие военные круги делали всё возможное, чтобы добиться этого, но - безуспешно. Власов был изолирован.
К осени 1943 г. гитлеровское командование решило перебросить "восточные, батальоны" в западные страны, высвободив оттуда подкрепления для восточного фронта. Примерно 800 тыс. добровольцев, "легионеров" (из нац. меньшинств) и казаков было направлено отдельными группами во Францию, и Италию, Данию, Норвегию. Покушение Штауффенберга на Гитлера 20 июля 1944 г. повело, среди прочего, к разгрому военной оппозиции.
Но прошло несколько недель и. странным образом, не кто иной, как Гиммлер вдруг проявил интерес к Власову и желание с ним встретиться. Еще в порядке подготовки к "разговору" был приготовлен проект общеполитического документа о сущности и целях движения. Одновременно наши генералы согласовывали с немцами название для верховного органа движения: "Комитет Освобождения Народе" России". В итоге декларация вышла как Манифест КОНР. а после оглашения её в Праге получила известность как "Пражский Манифест".
Сотрудник Власова, а в прошлом функционер ВКП(б) Г.Н. Жиленков разбил план документа на три части. Мне он поручил написать центральную часть, то есть программную. Я, по своей природе, составил программный комплекс несколько академично, разбив его на главы и статьи и расположив их но значению; но Жиленков, как опытный массовик, это снял и подал чередой в 14 пунктов, получилось проще, а стало быть, практически лучше, Так они и стали известны как "14 пунктов" Власовского Манифеста.
14 ноября в Праге на учредительном собрании КОНР Власов огласил Манифест, 18 ноября в Берлине он был оглашён на массовом митинге представителей рабочих, интеллигенции, фронтовиков, национальных меньшинств, потом пошла волна писем, заявлений о присоединении, началось формирование аппарата КОПР, а там и вооружённых сил.
Аппарат КОНР был отстроен быстро, поскольку приток квалифицированных сил превзошел все расчёты. Генералы при Власове возглавили четыре управления: В.Ф.Малышкин - организационное. Г. Н. Жиленков - пропагандное, Д. Е. Закутлый - управление делами гражданских лиц, Ф.И.Трухин - штаб вооружённых сил, подлежащих формированию. Я работал с Малышкиным (вскоре избранным заместителем председателя КОНР), который учредил при себе Научный совет, под руководством профессора П.Н.Иванова, а и нём - Отдел разработки программно-идеологических материалов, вверенный мне. В конце каждого месяца (с декабря но март) созывались пленарные собрания КОНР. Два раза в неделю выходила газета "Воля народа", которую вёл Л.С.Казанцев - опытный журналист, из довоенных членов НТС, участник Власовского движения с самого начала, потом написавший о нём первую книгу на русском языке ("Третья сила"), Канцелярия КОНР и редакция газеты были завалены частными и коллективными письмами о присоединения к движению и готовности вступить в освободительную армию; в среднем ежедневно поступало до 3 тысяч писем. По минимальным показателям, из множества расходящихся данных, в Германии тогда, было около 6 миллионов "восточных рабочих", до 3 миллионов военнопленных (тоже в "рабочих командах"), около миллиона военнослужащих в германской армии, да еще насчитывали до 5 миллионов беженцев; это составляло почти 10% населения нашей страны, и это были главным образом люди средних возрастов - солидный резервуар кадров для движения и войск.
Но лишь 28 января 1945 г. была предоставлена возможность формировать Вооружённые силы КОНР. Первая дивизия, ноя командованием С.К.Бунячелко, формировалась в Мюнзингене, вторая, под командой Г.А.Зверева, в Хойберге (оба места в земле Вюргсмберг, на юге Германии).
Первая дивизия насчитывала "начале 13 тысяч человек, но потом, и походе, выросла до 18 тысяч за счёт притока людей со стороны, из лагерей. Вторая дивизия сразу формировалась из 18 тысяч. В марте началось формирование третьей дивизии. Предполагалось за лето 1945 г. составить 10 дивизий, а всего людских ресурсов хватало на 30 дивизий. Практически к апрелю, считая ещё состав военно-воздушных сил В.И.Мальцева и Офицерскую школу М.А.Меандрова, у Власова было около 50 тысяч; не хватало, однако, достаточного снаряжения и общего объединения.
Власовские части старались объединиться, но немцы требовали выхода на фронт, чтобы "доказать боеспособность", а фактически чтобы облегчить положение потрёпанных немецких частей. 9 февраля ударная группа молодого полковника И.К.Сахарова провела операцию на Одере: бойцы сражались отлично, а с советской стороны появились перебежчики, тут же выражавшие желание "записаться в РОА". Тогда немцы стали добиваться посылки на фронт Первой дивизии, и Власов, в конце концов, согласился.
Дивизия Буняченко выступила в поход 6 марта, провела сражение на Одере 13 апреля, но сразу же стало ясно, что изолированность и недооснащённость поведут лишь к гибели состава, и Буняченко повернул на юг, на соединение с другими власовскими силами. 29 апреля его дивизия пошла в Чехию, шла мимо Праги, но тут восставшие чехи, включая коммунистов, запросили помощи, и 7 мая дивизия боевыми действиями подавила сопротивление немецкого гарнизона. Но как только стало ясно, что Чехословакия отдана Сталину, настроение чехов резко изменилось: власовцы из освободителей превратились в "предателей", чешские партизаны начали нападать на мелкие группы РОА. 10 мая Буняченко вывел дивизию к американской демаркационной линии, а потом кое-как уговорил пропустить за неё 15 тыс. солдат. Но 12 мая американцы отошли назад, зону заняли советские войска; только около двух тысяч власовских солдат сумели уйти вразброд на запад и раствориться среди баварского населения. У американцев не было ясного представления о происходящем: кто-то принимал власовцев за советских, кто-то - за подсобных немецких военнослужащих; кто-то сразу выдавал их советскому командованию, а кто-то смотрел сквозь пальцы, как они просачивались на запад. Вторая дивизия Зверева и Офицерская школа 19 апреля направились в Линц (Австрия), оттуда ушли в район Чешских Будейовиц, на соединение с Первой дивизией; там их застала весть об окончании войны. 8 мая Меандров повёл школу, части запасной бригады и некоторые отбившиеся подразделения Второй дивизии на запад, и они были интернированы американцами, размещены в лагерях на баварской территории. Основной же состав дивизии, из-за апатии и медлительности командования, в ночь 11-12 мая был окружён советскими войсками у Каплиц; лишь двоим из штаба Зверева удалось уйти и рассказать потом о конце дивизии. Власов и Буняченко были захвачены в районе выдачи Первой дивизии, близ Пильзена 12 мая. Трухин взят в Прибраме 6 мая. Малышкин 20 апреля поехал для переговоров к американскому командованию в южной Германии, там был арестован и потом отправлен и особый лагерь в Лугебурге, где встретил и Жиленкова; оба впоследствии были выданы советским властям.
Подводя итоги, напомню историософский постулат о том, что "не каждый отвечает за ход истории, но каждый отвечает за своё место в нём", и жалок тот, кто трусливо уходит от ответственности, а. потом жалуется на последствия.
Не Власов создал Освободительное движение, а чаяния народа создали базу для него. Изменниками могут был. единицы, а не миллионы. И не большевики ли учили до прихода к власти, что "надо различать между отечеством и начальством"? И кто вправе обвинять Российское освободительное движение в коллаборации, когда мировые демократии коллаборировали с коммунистическим тоталитаризмом, отдали под его ярмо полЕвропы и поставили мир на грань всеобщего рабства или всеобщего истребления?
Российское освободительное движение - свидетельство непокорности народа. Его могут клеймить словами "предательство" и "мятеж". Но только потому, что оно потерпело неудачу. Как писал шотландский поэт Роберт Берне: "Мятеж не может кончиться удачей: когда он победит, его зовут иначе". И победи наш народный мятеж, его именовали бы Освободительной революцией.
Запад дважды, в двух лицах, упустил шанс победы над коммунизмом, отверг и разрушил колоссальный резервуар антикоммунистических сил, И недаром немецкий генерал Кеттеринг, командовавший добровольцами, сказал американскому командованию при допросе: "Мы, немцы, из-за неразумия, ненасытности, неспособности и невежества проиграли огромный капитал, который вообще в борьбе против большевизма мог и может быть. Мы смешали с грязью облик европейской культуры в представлении бесчисленных русских. Но мы всё же оставили некоторый капитал, который в будущем мог бы принести проценты. Вы сейчас не поймёте меня, если я вам скажу, что вы в эти недели этот капитал во второй раз разрушили, и не только в материальном смысле, но и в душах всех тех, кто надеялся на вашу помощь и разумение, после того как они Германией были брошены на произвол судьбы. Очень легко может быть, что вы в недалёком будущем обратитесь в памяти к тому, что гибнет в эти недели".
Нам не приходится каяться ни в чём существенном, наша генеральная линия была направлена на благо нашего народа, и она была единственно верной в сложившихся условиях, хотя и оказалась безуспешной. Безуспешны, но верпы были устремления и . всего нашего народа, частью которого мы оставались всегда. Перефразируя Ахматову, можно сказать: мы были все с народом нашим, где наш народ, к несчастью был...