Всё чаще и чаще спрашивают меня «гости» моей Страницы:
«Каков же был ген. А.А. Власов на самом деле, без пристрастий?»
Постараюсь ответить на эти вопросы с помощью выдержки из журнала «СУВОРОВЕЦ» №№30(45)-38(53) август-октябрь 1949г. –«ЛИЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ГЕНЕРАЛЕ ВЛАСОВЕ» ген. Холмстона- Смысловского (Командующего «ПЕРВОЙ РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ АРМИЕЙ», созданной немецким командованием 10-го марта 1945 года с целью сохранить уже существовавшие раньше русские военно-национальные формирования от последствий разгрома Германии.
Ген.Смысловский пишет:- « 2-го августа 1946 года по приговору московского суда был казнен генерал А.А.Власов и его ближайшие сотрудники...»
«...Я знаю закулисную сторону политического рождения ген. Власова, когда он из героя Советского Союза, пройдя через проволоку лагеря военнопленных, пришел к славе нового жертвенного служения той же многострадальной родине.
По многим причинам, я предпочитаю пока умолчать и не рассказывать всех деталей техники зарождения РОА и выхода ген. Власова на свободу. Пока этого не нужно.
Официальная биография генерала Власова и история РОА хорошо известны и об этом, как уже сказано, я не собираюсь писать, но думаю, что рассказывая объективно о наших встречах и разговорах, я тем самым помогу истории осветить беспристрастно внутреннюю сторону личности ген. Власова. Первый раз я встретился с ген. Власовым по поручению Немецкой Главной Квартиры (ОКН) и мы поговорили около 2-х часов. Разговор, как принято говорить, совершенно не клеился.
Власов, - он был тогда в форме советского генерала и, если память мне не изменяет, в лампасах, но без погон. Я же – в форме немецкого полковника. Власов говорил со мной с тем хорошо укрытым недоверием, с каким привыкли говорить подсоветские люди, прошедшие полную школу революционного коммунизма. Старался больше слушать, чем высказывать свое собственное мнение. В моей манере говорить, как он мне потом сказал, была сдержанность и обдуманность каждого слова, воспитанная суровой дисциплиной Германского Генерального Штаба. Я приехал слушать Власова, а не говорить сам. Он же не хотел говорить, а только слушал, а потому, как я уже сказал, в течении нашего первого двухчасового свидания мы так и не смогли найти общего языка. Власов сухо, очень сухо относился к возможности говорить с кем-нибудь, кто носил германскую форму и, конечно, с особенным подозрением, если носящий эту форму был по происхождению русским. У ген. Власова во всем еще сказывалась привычка нa многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев, как на исторических врагов России. Мне чрезвычайно трудно было перейти Рубикон не столько русско-немецкий, сколько бело-красный.
Мысль, что я говорю с крупным советским генералом, в молодости воевавшим против нас, белых, сыгравшим большую или меньшую роль в причине нашего великого исхода и 22 – летней эмиграции, а потом долго и успешно строившим Советскую армию, - мысль эта камнем стояла поперек горла и мне было очень трудно взять себя в руки и скользить по той объективной политической плоскости, по которой мне было приказано. Мы оба пробовали и хотели, но нам это ни в какой мере не удалось. Мы расстались еще суше, чем встретились и несколько месяцев об этом свидании не думали, тем более, что носило оно исключительно секретный и военный характер.
Власов, прощаясь со мной очень вежливо, думал: что же, в конце концов, хотел от него узнать этот полковник и где кончается его германский мундир и начинается русское сердце? А я унес с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешимую проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа и где же начинается его русская душа? Это было в конце 1942 года в Охотничьем домике, вблизи города Н. В восточной Пруссии.
Свидание это определило до известной степени взаимоотношения генерала Власова с Вермахтом. Впоследствии ген. Власов, установив контакт с политическими кругами Германии, начал строить свое Освободительное Движение, непосредственно опираясь на Германское Правительство.
Второй раз я виделся с ним, кажется, в апреле или мае 1943 г., во время его объезда участка северного фронта, т.е. Пскова и Риги.
Этот раз, после хорошего ужина, мы поговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул:
«Вот здесь мы вам здорово наклали!»
«Кому вам?» – спросил я холодно.
«Ну, конечно, немцам», - ответил генерал.
«Ах, так? Значит, вы – коммунисты – разбили здесь кровавых фашистов?»
Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся.
« Нет, я думаю иначе», сказал он: «здесь русские разбили немцев».
«Русские всегда были непобедимы!»-возразил я.
« Ну, ясно!» – сказал Власов и мы, оставив фашистео-коммунистическую тему, перешли на чисто русскую и, таким образом, нашли язык, который позволил нам весьма интересно проговорить всю ночь.
Власов говорил некрасиво, но удивительно просто и, я бы сказал, очень ясно. Много было логики и веры в то, о чем он говорил. Власов не любил пустословить и говорить вот так, зря, на любые темы. Он брал жизнь и относился к исполнению своего долга весьма серьезно. Рассказывал только то, что, по его мнению, заслуживало внимания и задерживался только на темах, которые его интересовали или в которых, по его личному убеждению, он хорошо разбирался.
Там, где он не чувствовал себя компетентным, он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела. Чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а так же навык разбираться в крупных вопросах, в особенности вопросах организационного характера. Он был, безусловно, прекрасным организатором и отлично знал военное дело. Ему, конечно, трудно было разобраться во всей сложности немецкого государственного аппарата, да и в общей политической оюстановке.
Взаимоотношения между отдельными западными державами были ему не известны и мало понятны. В этом отношении, сидение «за чертополохом» сказывалось на каждом шагу. Многое, о чем я говорил ему, его искренне удивляло, а многому он просто не поверил.
В его отношении к Германии просвечивало на каждом шагу недоверие. Зато по отношению к западным демократиям он обнаруживал иногда наивно детскую доверчивость. Чувствовалось, однако, что он все больше и больше сбрасывает с себя «премудрости» полит – грамоты и начинает вставать во весь свой большой русский рост. Одной из характерных черт Власова была чисто русская способность глубокого анализа. Власов был русским, насквозь русским. Плоть и кровь русского хлебопашца, а потому он не только знал, но понимал и чувствовал чаяния и нужды русского народа удивительно ясно, больше того – резко. Революция и партия, конечно, наложили на него сильный отпечаток. Он плохо разбирался в вопросах государственной стратегии и исторической политики. История тысячелетней динамики российского народа была совершенно чужда ему и ему безусловно нужно было побывать в Европе, чтобы на многое взглянуть иначе, значительно шире, глубже и с иной точки зрения. Проще – он не знал жизни по ту сторону «чертополоха», т.е. политических, военных, социальных и исторических взаимоотношений, а также техники и метода западной демократии.
В военном отношении он был превосходный тактик, но не глубокий стратег. Ему нужно было еще поучиться, чтобы проникнуть в «тайну магии» вышеупомянутых наук и вопросов, а также русских исторических задач, гео-политических законов и доктрин государственной стратегии. Зато, повторяю, во всех иных вопросах, касающихся тактики военного дела, организации, политической сноровки, понимания психологии народов России, их быта и стремлений – Власов безусловно стоял на высоте того исторического задания, которое ему пришлось выполнять.
Психологически он «разгрызал» людей замечательно и, например, мне он указал на целый ряд моих личных недочетов, которых я сам в себе не замечал. В этом отношении я был ему очень благодарен, ибо впоследствии, когда мне пришлось формировать Первую Русскую Армию и ко мне пришло приблизительно 20% старых, а 80% новых, критика генерала Власова моей психологии мне пригодилась. «Вы, полковник, широко охватываете стратегические и государственные вопросы», говорил ген. Власов: « но Вы слишком узко сидите в казарме. Я верю вам, что вы любите Россию, вернее, вы влюблены в ее историю, но вам слишком импонирует германская сила и германский удар. Вы не хотите понять, что русского вопроса нельзя разрешить войною или ударом даже 50-ти прекрасных броневых дивизий. Его можно разрешить только продолжением н а р о д н о й революции, т.е. тем, чего вы так не любите и мысль о чем приводит вас в содрогание.» «Вы мечтаете о возрождении России, но, прежде всего вы думаете о возрождении Марсового поля, красивых полков, крепкой казармы и славы старых знамен. А потом уже вы думаете о воле народа, о государственном образе правления, о парламенте и проведении всех тех хозяйственных и социальных реформ, которые так необходимы нашему измученному народу.»
«Вы – солдат не только по профессии, а и по натуре, да ещё р а з в р а щ е н н ы й прусским милитаризмом. Я тоже солдат, но только по профессии, а не по натуре и не вышел, как вы, из сугубо - военной касты. Я не оторвался от поля и от фабрики, и все это – для меня живое тело, а для вас – это только изучаемая абстракция».
Я не остался в долгу и говорил ему о его недостатках.
«Вы не были вне Советской России и вам непонятна европейская обстановка и западные методы работы. Революционная Россия не нужна. Она от всех этих социалистических экспериментов устала. Партизанщиной и восстанием вы ничего не сделаете. На Запад также мало надежды, как и на розенберговскую политику».
«Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам, даже после частичного разгрома Советской России, долго придется воевать против англо-саксонского мира. Время будет работать в нашу пользу и им будет не до нас. Наше значение, как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия».
Генерал Власов не соглашался со мной. Он считал, что РОА – это только точка опоры для национально-революционного пожара, для организации крупнейшего партизанского движения, саботажа и новой гражданской войны. Нельзя допускать немцев слишком глубоко в Россию.
«Вы поймите», говорил он: «что мы живем в эпоху не профессиональных войн, а революционных движений. Народ – это не статист, а активный участник исторических событий». Я не соглашался с ним, и пробовал доказать ему, что личности делают историю. Толпа остается всегда толпою и, в конце концов, идет за победителем. Андрей Андреевич возмущался. «Позвольте», говорил он, « ведь вот, большевики победили, однако, русский народ не воспринял коммунизма».
«Воспринял или не воспринял, а потом изжил – все это не играет никакой роли. Исторический факт налицо, что в Москве сидит коммунистическое правительство и управляет двухсотмиллионной массой", возражал я. «Вы слишком заражены германским фюрер - принципом», нападал Власов.
«А вы, генерал, слишком тонете в доктринах революции», парировал я. В конце концов, мы оба решили, что без водки этого дела не разберешь, и уходя от Власова под утро, я чувствовал, как говорят моряки, что слишком ложусь на борт, но что Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек. Часто потом, вспоминая наш интересный разговор, я думал: прав ли Власов, что Белое Движение захлебнулось от того, что не сумело продолжить революции Керенского против активно выступившего большевизма, или был прав я, когда доказывал ему, что Белое Движение проиграло, ибо в критический момент на решающем Орловском операционном направлении ген. Деникину не хватило десяти хороших дивизий? Ведь были в Советской России потом всевозможные восстания и народные движения? – Все они тоже окончились полной неудачей. Вопрос – живем ли мы в эпоху, когда надо вести войну при поддержки политики или политику при поддержке бронированного кулака – этот вопрос разрешила сама жизнь.
Над ним теперь нечего философствовать. Я должен откровенно признаться, что ген. Власов был во многом прав.
Расчёт Власова на революцию был правилен, - Обескровленная Германия и западные державы, победители и побежденные, не смогли бы полностью заниматься русским вопросом и начавшееся движение РОА, обрастая партизанщиной, всевозможными восстаниями могло бы вылиться в широкое революционное движение.
Мое третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года. Мы не виделись больше года и взаимоотношения испортились, как принято говорить, в конец. Мы были разные люди и по характеру и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально-противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее друзьям, легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось непроходимую пропасть. Свидание это тщательно подготавливалось нач. Штаба Власова ген. Трухиным и командиром третьей формирующейся дивизии ген. Шаповаловым. Разговор продолжался около четырех часов. Мы не сговорились. Сегодня, когда я пишу эти заметки для истории, я считаю своим долгом передать чистую правду, даже тогда, когда она может сделаться обвинительным актом против покойного Власова или, вернее, против меня самого. Я знаю, что всем не угодишь. Поклонники Власова в обиде на меня за то, что я слишком мало воспеваю его и созданное им Движение, а его враги, наоборот, не могут простить мне того, что я, говоря историческую правду, часто хвалю Власова, подчеркиваю его таланты и бесспорную значительность Русского Освободительного Движения. Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам: Политически – я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в т.н., Пражском Манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего нести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов, и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм. Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Поэтому я был против того, чтобы ген. Власов написал бы воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англо - саксонцами.
Третий вопрос, на котором мы расходились – это было отношение Р О А к Германии. Конечно, германская восточная политика была самоубийством. Это историческая правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим, я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением. Мне казалось, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца.
Доведенный моим упорством почти до бешенства, Андрей Андреевич воскликнул: « Это преступление русскому думать так, как думаете вы.
Победоносная советская армия находилась в это время в двух переходах от власовских полков. Я отдаю на суд истории этот трагический финал нашего третьего свидания. Власов, герой Советского Союза, явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию!
Сложись политическая обстановка иначе и пойми немцы Власова, Р О А одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата. Его борьба и его кровь, а потом кровь его многострадальных бойцов во всех лагерях Германии открыла глаза Западному миру на то, что в Советской России далеко не все благополучно. Восстали и вместе с немцами начали борьбу, а теперь не желая возвращаться на родину, кончают жизнь самоубийством и кто же? Не контр - революционные золотопогонники, а коммунистические генералы, советские офицеры и колхозники.
Это была песнь без слов, ясная и понятная каждому честному иностранцу. Ген. Власов – БОЛЬШОЙ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК, прекрасный солдат и организатор, патриот и человек воли. Он в полном сознании, как было сказано, пошел по тернистой дороге к Голгофе русской революции и отдал жизнь и кровь на благо, и величие своей родины. Перед лицом такой жертвы простятся все его личные недочеты и ошибки. Он встает во весь свой могучий рост национального героя.
Русское свободное зарубежное воинство, оказывая его памяти воинские почести, скажет: -И ТЫ БЫЛ ОДНИМ ИЗ НИХ – Русский Суворовский чудо-богатырь! АНДРЕЮ АНДРЕЕВИЧУ ВЛАСОВУ – ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ! ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ Р О А - ВЕЧНАЯ СЛАВА!
Ответ Сигизмунда Дичбалиса на вопрос Иванова Сергея
Вопрос:
Добрый день! Заинтересовался этой темой, а именно личностью Власова и РОА, совсем недавно. Тема для меня интересна, так я и нашел Ваш сайт. Книгу Вашу ещё не прочел, но обязательно это сделаю.
Что мне "бросилось в глаза", так это то, что генерал-герой, в какой-то степени любимец "Вождя", незаурядный полководец, спасший свою армию от окружения под Киевом, спасший Москву от падения, попав в плен становится яростным антисоветчиком, при этом наивно расчитывая на то, что фашистская Германия обойдется с Россией лучше, чем тиран-Сталин. В этом видится страшная двоякость... Кто-же был Власов на самом деле!? Как мне кажется он был, как и его солдаты, жертвой без выбора... И не нужно говорить о повальном желании его солдат воевать со своим народом, вернее "освобождать" его. Те кто воюет на стороне злейшего врага со своим же народом, (именно народом, ведь стреляет он в простого солдата, а не в Верховного, приносит горе конкретной семье, конкретной матери)и делает это осознанно - такие же враги. Понимаю, мысль не оригинальная. В любом случае спасибо.
Ответ:
31/08/01
Австралия, г.Бризбен
Уважаемый Сергей!
Только вчера вернулся я домой, после четырех месяцев путешествий по Европе и России. Одно из первых писем, так долго ждавших ответа, было Ваше. Отвечаю на заданные вопросы как могу, не будучи философом, историком или психологом.
Если Вы уже прочли мою книжку, скачав ее с моей «Страницы»,(а если нет, то скажите куда ее можно переслать, и она полетит к Вам по почте), то Вы помните, что я не претендовал на абсолютную точность высказанного, т.к., будучи простым солдатом-разведчиком, знать о настроениях господ офицеров в Штабе Дивизии и о их честности, мне, конечно, было не возможно ! Я описываю события и наше СОЛДАТСКОЕ настроение и восприятие происходившего, как только может это сделать человек, у которого совесть чиста (я не стрелял в «своих»). И, хотя этот человек и пострадал от того, что его Родина ОТКАЗАЛАСЬ от него и ему подобных , он не озлобился и все еще тоскует по своим родным местам и своим друзьям, которые его хорошо поняли, согласились с его доводами, и приняли, как старого друга, опять в их компанию.
Все это не облегчает трудность ответа на Ваш, очень серьезный и глубокий запрос. За последние четыре месяца пришлось мне повстречаться с очень интеллигентными людьми, прочесть несколько новых книг о генерале Власове, РОА и РОД ( не с «однозначным знаменателем») и поговорить с историками, посвятившими много лет, труда и настойчивости, цели «докопаться до места где собака зарыта».
Увы, не все звучали в унисон! Трудно разобраться в событиях происходивших чуть ли не шестьдесят лет назад! Очевидцев почти не осталось, некоторая документация или подтасована или ее вовсе нет, а фантазировать человеку занимающемуся разбором такого важного вопроса, как РОД, просто не разрешается.
«КТО ЖЕ БЫЛ ВЛАСОВ НА САМОМ ДЕЛЕ!?» – это не только Ваш вопрос. На него сейчас ответить объективно – не возможно! Только субъективный подход к этому историческому вопросу может пролить свет на «темные» (или «благородные») моменты тех времен. Предлагаю Вам свое, «солдатское» мнение:
По законам тех времен, мы все (включая генералов) не имели права попадать в плен!
Мы были обязаны или «бросаться на амбразуры» или застрелиться, сберегая для этого последний патрон. Это легко ПРИКАЗАТЬ, но не так просто выполнить! Более миллиона солдат Красной Армии оказались в плену в следствии идиотского командования, неразберихи на фронтах или подавляющего преимущества сил противника. Как Вы себе представляете этот миллион , один по одному (или всем вместе?) застреливающих себя «последним патроном» (которого иногда просто не было из за плохого снабжения)?
Да, были люди, которые так и делали в пылу боя. Это делали те, кому грозил неминуемый расстрел по приказу «Верховного» за неисполнение «долга», или те, кто по обстоятельствам , верили, что им несдобровать в условиях плена. Но таких были единицы! Большинство, особенно, когда пыл боя утих и надежда остаться живым не пропала, не застреливались, а хватались за эту надежду, в ожидании подходящего момента для побега. Потом же, в уединении, с успокоившимися нервами и обдумывания ситуации, отказаться от своей жизни, скажем, очень трудно. Как поступили бы Вы, оказавшись в таком положении?
Короче: умирать не хочется ни кому!
«Повального желания» воевать со своим народом у нас не было. Были такие, кто хотел отомстить за боль, страдания и унижения перенесенные на своей же Родине, но и те, всеми силами избегали «стрелять в простого солдата» и «приносить горе конкретной матери». Хотя, на Родине это было каждодневным событием по воле наших правителей. Да, что таить, даже и сегодня человек ни чего не стоит для правительства «Великой Страны». (И я не намекаю на «заказные убийства» – это: в порядке вещей!)
Солдаты генерала А.А.ВЛАСОВА, слепо верили в то, что он спасет их от когтей «СМЕРША» и уведет их под защиту Союзников.
Та надежда, что «войну можно выиграть по телефону», (а это было в 1942 году), растворилась в воздухе уже после Сталинграда, введения жестокостей «Загран-Отрядов» и открытии «Второго Фронта». Виноват в этом был Гитлер! Этот болван, все еще надеялся на повторение своей «Молниеносной Войны» 1941 года и был против создания РОА (а тогда, в *42, было возможно собрать и вооружить ДЕСЯТЬ – ПЯТНАДЦАТЬ дивизий из военнопленных, которые гибли от голода в лагерях или уже были на учете Вермахта, как «добровольные помощники» (т.е. коноводы, кучера, водители машин, подносившие снаряды или контейнеры с едой, к передовой линии.). Офицеры Дабендорфа объясняли нам, что мы не должны стрелять в своих, нужно только показать свою силу и убедить солдат Красной Армии, сомневающихся в правоте Большевизма (а таких было тогда много), что надо повернуть оружие против правительства, которое закабалило Россию и впутало ее в эту кровавую войну, а потом расправиться с гитлеровской армией, которой ни когда не хватит захватить нашу Родину и удержать ее в своих руках без согласия на то самого Русского Народа. Пускай это звучит наивно ТЕПЕРЬ! Но тогда эта идея была нашей «СОЛОМИНКОЙ» за которую мы и ухватились. Но, было уже поздно! (Гитлер спас Большевизм своим запретом на создание РОА в 1942).
Я посетил Россию уже шесть раз. И мне досталось повстречаться с людьми (с орденами на груди), которые были согласны с нашей надеждой и планами освободить Россию от Сталинского ига, а потом расправиться и с Фашистами.
Но, побежденный всегда виноват! Так случилось и с нами, не с «врагами Народа», а с его сыновьями, от которых правительство этого народа отказалось по приказу Сталина.
Нужно ли еще добавить, что мы не чувствовали себя ОБЯЗАННЫМИ, а только ОТВЕРГНУТЫМИ за то в чем мы не были виноваты!
Сергей, (мне уже 81 год и я считаю себя в праве обращаться к Вам без отчества, которое мне не известно), если Вы пожелаете продолжить наш «разговор», я буду рад получить Ваш ответ или комментарий.
Всего Вам доброго! Искренне, Сигизмунд Дичбалис.